* * *

* * *

* * *

Часть статьи В.В. Кожинова «ПРЕПОДОБНЫЙ ИОСИФ ВОЛОЦКИЙ И ЕГО ВРЕМЯ»

 

                                                                          * * *

Обратимся теперь к наиболее «острой» стороне во­проса о преподобных Иосифе и Ниле — их отношении к ереси жидовствующих. Ересь, как известно, была об­наружена в 1487 году архиепископом Новгородским святителем Геннадием. После достаточно длительного изучения ереси, в конце 1488 или в начале 1489 года, он отправляет послание своему единомышленнику, жившему вблизи Нилова скита, в Ферапонтовом мона­стыре, Иоасафу (до 1488 года — архиепископу Ростов­скому и Ярославскому) с просьбой привлечь к рассле­дованию ереси Паисия Ярославова и Нила Сорского. Либеральные публицисты XIX века, воспользовавшись скудостью сведений о преподобном Ниле (в частности, отсутствием известий о прямом его отклике на посла­ние святителя Геннадия), утверждали, что он-де отка­зался от какого-либо участия в борьбе с ересью. Эта выдуманная версия постоянно повторяется до сих пор.

Между тем еще в 1950-х годах Я.С. Лурье, который не склонен идеализировать (с либеральной точки зре­ния) не только преподобного Иосифа, но и любых пра­воверных деятелей Церкви, показал, что имеющиеся в распоряжении историков достоверные сведения об участии преподобного Нила в борьбе с ересью весьма и весьма значительны. I. Святитель Геннадий предлагал в своем послании снабдить Нила Сорского потребными для его задачи книгами, и книги вскоре начали отправляться из Нов­города. II. В своем «Предании», составленном, по всей веро­ятности, в то же время, преподобный Нил недвусмыс­ленно написал: «Еретическая учениа и преданна вся проклинаю яз и сущий со мною». III. В 1490 году преподобный Нил вместе с Паисием Ярославовым участвует и противоеретическом Соборе в Москве, и нет ровно никаких оснований полагать, что он оспаривал решения Собора. IV. Преподобный Нил сам написал определенную часть «Просветителя» (то есть «Сказания о новоявив­шейся ереси»), основным автором которого был пре­подобный Иосиф Волоцкий".

К этому надо добавить, что, как установлено позднее Г.М. Прохоровым, преподобный Нил собственноручно переписал около половины глав («слов») «Сказания о новоявившейся ереси». Кстати сказать, Я.С. Лурье комментировал — и вполне обоснованно — открытие Г.М. Прохорова так: «...Нил Сорский в начале XVI ве­ка никак писцом не был. Готовность Нила взяться за перо, чтобы изготовить парадный список «Просветите­ля», свидетельствует о том, что книга эта была ему близка и дорога».

Итак, едва ли возможно отрицать прямое участие преподобного Нила в борьбе с ересью, хотя, конечно, его роль была менее значительной, чем святителя Ген­надия и преподобного Иосифа, которого, как и Нила Сорского, призвал к этой борьбе архиепископ Новго­родский (в «Житии Иосифа Волоцкого», написанном Саввой Черным, сообщено: «И возвестиша архиепи­скоп сие зло игумену Иосифу и просит помощи...»). Правда, даже и признавая сам факт участия препо­добного Нила в борьбе с ересью, нередко при этом ка­тегорически утверждают, что-де Нил Сорский был принципиальным противником казни еретиков. Меж­ду тем преподобный, как уже сказано, переписывал Иосифова «Просветителя», где достаточно ясно выра­жена мысль об уместности или даже необходимости казни еретиков, и к тому же начал это переписывание, вероятней всего, уже после казней (ибо текст, который Нил Сорский переписывал, был готов в целом лишь незадолго до осудившего еретиков Собора 1504 года).

Поэтому те современные авторы, которые отрица­тельно — или даже крайне отрицательно — относятся к преподобному Иосифу прежде всего (а подчас и толь­ко) потому, что он был сторонником казни еретиков, должны, будучи последовательными, относиться так же и к преподобному Нилу...Для того чтобы прийти к истинному пониманию су­ти дела, необходимо четко уяснить себе само явление казни еретиков — то есть предания смерти людей, ко­торые не совершили преступлений в точном, собствен­ном смысле этого слова и были лишены жизни за вы­ражаемые ими враждебные духовным устоям сущест­вующего общества идеи и за неприемлемое для этих устоев поведение (что было присуще и еретикам на Ру­си конца XV века, кощунственно искажавшим церков­ные обряды).

В современном мире казнь еретиков (как и вообще любых «инакомыслящих») воспринимается в качестве заведомо недопустимого и дикого, всецело бесчеловечного акта, который сам предстает теперь как тяжкое преступление. Но нельзя не учитывать, что в свое время еретики были в глазах борющихся с ними людей прямыми, реальными воплощениями сатанин­ского начала, откровенными врагами самого Бога (именно в силу представления об их одержимости дья­волом еретиков считали нужным сжигать на кострах, ибо иные способы убийства как бы не могли уничто­жить поселившийся в еретиках сатанинский дух).

Тем не менее очень многие люди никак не склонны с этим считаться и не могут хоть в какой-то мере «оп­равдать» те столь далекие от нашего времени казни, хоть в каком-либо смысле «примириться» с ними. Бо­лее того, с этими казнями не могло примириться и множество вполне правоверных современников — лю­дей начала XVI века! Преподобный Иосиф Волоцкий свидетельствовал об отношении к еретикам после их осуждения (он называет здесь еретиков «отступника­ми» — то есть отступившими от Христа): «... ныне, егда осудиша их на смерть, то христиане православнии скорбят и тужат, и помощи руку подавают, и глаголют, яко подобает сих сподобити милости». Именно в отказе от милости и обвиняют сегодня, как и полтысячелетия назад, преподобного Иосифа Волоцкого. Но совершенно необходимо осознать (хотя такое осознание очень редко имеет место), что в этом обвинении отражаются особенные, специфически рус­ские чувство и воля (или, пользуясь модным словеч­ком, «менталитет»), почти не присущие, например, людям Западной Европы.

Обратимся хотя бы к фигуре одного из высочайших «учителей» (это его высокий титул) католической Церкви — Фомы Аквинского (1225—1274). Он начал свою деятельность вскоре после возникновения в 1235 году инквизиции («Святой инквизиции»), стал выс­шим авторитетом монашеского ордена доминиканцев, взявшего инквизиционное дело в свои руки, и в глав­ном своем сочинении «Сумма теологии» дал хитроум­ное и весьма «убеждающее» обоснование абсолютной необходимости казней еретиков:«Извращать религию, от которой зависит жизнь веч­ная, гораздо более тяжкое преступление, чем подделы­вать монету, которая служит для удовлетворения по­требностей временной жизни. Следовательно, если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские государи справедливо наказывают смертью, еще спра­ведливее казнить еретиков... Ибо, как говорит св. Иероним, гниющие члены должны быть отсечены, а парши­вая овца удалена из стада, чтобы весь дом, все тело и все стадо не подвергались заразе, порче, загниванию и гибели. Арий был в Александрии лишь искрой. Однако, не потушенная сразу, эта искра подожгла весь мир».

Фома Аквинский имел в виду, что один из извест­нейших в истории Церкви еретиков. Арий, был на Первом Вселенском соборе 325 года осужден не на казнь, а на изгнание и впоследствии сумел привлечь к себе множество сторонников, в результате чего ариан-ская ересь (кстати сказать, в ряде моментов близкая той ереси, с которой боролся преподобный Иосиф Во-лоцкий, о чем мы еще будем говорить) широко распро­странилась и просуществовала более трех столетий. Руководствуясь «концепцией» Фомы Аквинского, «Святая инквизиция» с XIII по XIX век отправила на костер десятки тысяч еретиков (последние инквизи­торские казни состоялись в 1826 (!) году, но, конечно, подавляющее большинство еретиков были казнены в более ранние времена); одна только испанская инкви­зиция сожгла, согласно наиболее достоверным подсче­там, 28 540 еретиков... И тем не менее святой Фома Аквинский всегда был и остается объектом всеобщего и безусловного поклонения; ему вообще не предъявля­ются обвинения, подобные тем, которые и в прошлом, и теперь обращают (нередко с крайней резкостью) к имени преподобного Иосифа Волоцкого, который — как и Фома Аквинский — дал обоснование казни ере­тиков.

И выходит, что девять казненных на Руси в 1504 году еретиков как бы гораздо тяжелее на чаше нравствен­ных весов, нежели десятки тысяч казненных по «благо­словению» Фомы Аквинского. Речь идет отнюдь не о предложении отказаться от непререкаемого русского неприятия казни еретиков во­обще; это и невозможно, и совершенно нежелательно, ибо перед нами по-своему истинно прекрасное нацио­нальное качество. Речь совсем о другом — об объектив­ном осознании самого этого качества, осознании, ко­торое даст возможность понять, что казни еретиков — это одно из проявлений трагического несовершенства мира в его целом (к тому же выразившееся на Руси XVI века в неизмеримо меньших масштабах, чем в тогдаш­ней Западной Европе), а не порождение «злой» воли русской Церкви или отдельных ее деятелей.

Нельзя не учитывать, в частности, и тот давно уста­новленный факт, что в самом своем решении призвать к казни еретиков святитель Геннадий, первым начав­ший борьбу с ересью, опирался на известия о «деятель­ности» испанской инквизиции, и, по всей вероятно­сти, без такой опоры казни еретиков на Руси вообще не состоялись бы...Для того чтобы полнее уяснить сам феномен русско­го сознания, о котором идет речь, целесообразно на­помнить о том, как это сознание превратило в будто бы совершенно уникального, не имеющего себе равных в мире тирана и палача Ивана IV Грозного (притом пре­вратило в глазах не только России, но и Запада!); меж­ду тем английские, испанские и французские короли того же XVI века отправили на казнь в сто раз больше людей, чем наш грозный царь.

 

* * *

 

Теперь необходимо хотя бы кратко сказать о самой ереси, с которой боролись преподобные Иосиф и Нил. Это достаточно сложное явление, и характеризовать его здесь во всех его аспектах невозможно. К тому же существует ряд работ, в которых более или менее верно и полно охарактеризована эта ересь. Здесь следует на­звать содержательный раздел «Ересь жидовствующих» в трактате А.В. Карташева и замечательное — пусть и в не­которых моментах спорное — исследование Г.М. Про­хорова; в последние годы появилось несколько уточ­няющих те или иные стороны проблемы работ.Но о самом «основоположнике» ереси — о не раз упомянутом в сочинениях преподобного Иосифа «Схарии» — рассказать целесообразно, ибо очень часто све­дения о нем, излагаемые в популярной литературе, не­верны или смутны. А между тем его воздействие на новгородских священников и, возможно, на таких лю дей, как посольский дьяк Федор Курицын, невестка (жена сына) Ивана III Елена, и на самого великого кня­зя, с которым «ересиарх» в течение многих лет вел пе­реписку, было весьма и весьма значительным. Все го­ворит о том, что это был по-своему «выдающийся» че­ловек. Сведения о нем собраны в ряде исследований, на которые и опирается дальнейшее изложение.

Как уже сообщалось, «ересиарх» был сыном знатно­го и богатого итальянца — конкретно генуэзца — Винченцо де Гизольфи. Семья Гизольфи, занимавшаяся крупной торговлей и в то же время привычная к владе­нию оружием, еще с XIII века самым энергичным об­разом действовала на побережье Черного моря — в так называемых «генуэзских колониях». В моем уже упо­минавшемся сочинении о Куликовской битве показа­но, что обосновавшиеся с XIII века в Крыму генуэзцы сыграли если не решающую, то уж, без сомнения, гро­мадную роль в организации нашествия Мамая на Русь (на Куликово поле, как известно, явилась и собственно генуэзская пехота). И можно видеть своего рода исто­рическую «эстафету» в том, что спустя девяносто лет после 1380 года выходец из влиятельной генуэзской се­мьи, Заккария-Схария, осуществил «идеологическую диверсию» на Руси. Правда, он был уже, так сказать, не только генуэзец. В письмах («грамотах») Ивана III он именуется и «фрязином» (то есть, по-древнерусски, итальянцем), и «черкасином», и «евреянином», и «жидовином», и еще «таманским князем». И все эти — столь разные — наименования были отнюдь не безос­новательны. Отец Заккарии, Винченцо, вел свои де­ла — по-видимому, главным образом торговые — в ге­нуэзской «колонии» Матрега на Таманском полуостро­ве. И в 1419 году, как уже сказано, вступил в брак с черкесской (черкесы населяли тогда Таманский полу­остров) княжной Бике-ханум; в результате его сын Заккария обрел титул и положение «князя Таманского».

Далее, необходимо учитывать, что в свое время, в IX—Х веках, Матрега, именовавшаяся тогда Самкерц, была одним из важнейших городов иудейского Хазар ского каганата, и к тому же князь Святослав, разгро­мивший другие центры враждебного Руси каганата, по каким-то причинам не захватил Самкерц, и его иудей­ское население уцелело; в исторических источниках есть сведения о его весьма существенной роли на Таманском полуострове вплоть до времени Заккарии Гизольфи.При нем здесь побывал итальянский путешествен­ник Джордже Интериано, который, говоря о черкесах-зихах как о христианском народе (они были крещены еще в VIII веке византийской Церковью), вместе с тем отметил, что зихи, когда «случается необходимость на­писать к кому-нибудь», подчас «поручают это дело ев­реям», выступавшим, следовательно, как наиболее «культурная» часть таманского населения.

Среди таманских евреев имелись, надо думать, по­томки правящих верхов иудейской империи — Хазар­ского каганата, люди многознающие, сохранившие на­ционально-религиозную память. По всей вероятности, «князь таманский» Заккария был тесно связан с этими людьми своего княжества и так или иначе воспринял их знания и верования; в противном случае было бы непонятно, почему Иван III в своих «грамотах» именовал этого полуитальянца-получеркеса (зиха) «евреяни­ном» и «жидовином». Кстати сказать, в 1488 году некий инок Савва в по­слании близко знакомому ему тогдашнему «дипломату» Дмитрию Шеину, встречавшемуся в Крыму с Заккарией, призывал не доверять никаким словам последнего: «...аще (если) человек будет добр и украшен всеми добродетельми и примесит к ним мало нечто жидовского... то все его житье непотребно пред Богом и человеки, и Бог не стерпит ему и обличит его, яко же и новгородцких попов, учение жидовское приимшим... И я, госпо­дине Дмитрей, молюся тебе: что еси от него (Закка­рии. — В.К.) слышил словеса добры или худы, то, пожалуй, господине, отложи их от сердца своего и от уст твоих, яко же некоторое скаредие (скверну); несть с ними Бога...»

 

* В некоторых сочинениях безосновательно утверждается обрат­ное.

 

Как уже сказано, о «ереси жидовствующих» впервые (насколько нам известно) сказал в одном из своих по­сланий архиепископ Новгородский святитель Генна­дий. Но вот уже в следующем, 1488-м, году инок Савва (о котором мы ничего не знаем — кроме сохранивше­гося текста его послания Д.В. Шеину) осознает опас­ность Заккарии и подпавших под его влияние «новго­родских попов» для православия. Важно отметить, что Савва, по-видимому, не считал Заккарию носителем иудейской религии как таковой: тот, по его словам, только «примесил... мало нечто жи­довского». И хотя, по сведениям преподобного Иоси­фа, к проповеди Заккария-Схарии в Новгороде при­соединились «ортодоксальные» иудеи (как говорится в Иосифовом «Сказании о новоявившейся ереси», в Новгород «потом же приидоша из Литвы инии жидове, им же имена Иосиф Шмойло Скаравей, Мосей Ха-нуш»), «ересь» все же не являлась иудейством в пря­мом смысле этого слова.

Имеющаяся в различных источниках «информация» дает основания для вывода, что князь Таманский Заккария, этот полуитальянец-получеркес, был челове­ком, обладавшим самой «современной» и многообраз­ной тогдашней образованностью, почерпнутой и с За­пада, и с Востока. Как полагает Г.М. Прохоров, Заккария «знал итальянский, черкесский, русский, латин­ский (на латыни написана его сохранившаяся грамота Ивану III), татарский, еврейский (богослужебный) языки. Он появился в Новгороде (в 1470 году. — В.К.) молодым, образованным и богатым аристократом с большими международными связями». Следует доба­вить: не только аристократом, но и главой государст­ва — пусть малого, но имевшего немалое геополитиче­ское значение, поскольку Таманский полуостров был узловым пунктом на одном из важных путей из Европы в Азию; правда, в 1482 году полуостров захватили тур­ки, и Заккария был лишен власти, но он все же как бы сохранял «ранг» главы государства.

** Это ошибка: Г.М. Прохоров исходил из сведений, согласно ко­торым брак отца Заккария с черкесской княжной состоялся в 1448 году; но, как позднее было установлено, это произошло почти на тридцать лет раньше, в 1419-м.

Г.М. Прохоров говорит далее: «Та готовность при­нять Захарию на службу и настойчивость, с какой ве­ликий князь Иван III в период покровительства жидовствующим его приглашал (начиная с 1483 по 1500 г.), показывает, что князь достаточно слышал об этом че­ловеке. Захария просил Ивана III позволить ему пере­селиться в Москву после подчинения турками Тамани (1482 г.), но в конце концов осел в Крыму при дворе Менгли-Гирея» (хана Крымского).

Не исключено, что Заккария, несмотря на лестные предложения Ивана III, не решился прибыть в Моск­ву, ибо до него дошли известия о борьбе против «ере­си», которую он пропагандировал в 1470—1471 годах в Новгороде... Следует напомнить; что князь Таманский в свое вре­мя был тесно связан с главой другого причерноморско-го государства, Великого княжества Молдавского — «господарем» (в 1457—1504 годах) Штефаном Великим (правда, позднее они оказались во враждебных отно­шениях), посещал Молдавию*** и, вполне возможно, оказал воздействие на дочь Штефана, Елену «Воло-шанку», которая в начале 1483 года стала супругой сы­на Ивана III, наследника русского престола Ивана «Молодого», и была одной из главных фигур «ереси». С другой стороны, ближайший сподвижник Ивана III, посольский дьяк Федор Курицын, который явился ед­ва ли не основным лидером «ереси», находился (о чем уже сказано) в 1482—1486 годах в Причерноморье и вполне мог познакомиться с князем Таманским.

*** Кстати сказать, Заккария в 1470 году прибыл в Новгород со сво­ей «еретической миссией» вместе с литовским князем Михаилом Олельковичем, который был родным братом супруги Штефана Ве­ликого, Евдокии Олельковны. Едва ли это можно счесть случайно­стью; Штефан, вероятно, «рекомендовал» Заккарию своему шурину.

Если это действительно так, становятся всецело по­нятными тот длительный живейший интерес к Заккарии и то настоятельное стремление привлечь его в Мо­скву, которые проявил Иван III; все объясняется дей­ствием названных двух ближайших к великому князю лиц, ставших «последователями» Заккарии. Как уже говорилось, Заккария проповедовал не «ор­тодоксальный» иудаизм (хотя соответствующая «заква­ска» имела место). Да и едва ли иудаизм как таковой мог «увлечь» целый ряд русских людей, начиная с са­мого великого князя. В частности, преподобный Иосиф писал в своем «Сказании...», что Схария «изучен вся­кому злодейства изобретению, чародейству и черно­книжию, звездозаконию же и астрологы». Речь идет, очевидно, не об иудаизме в собственном смысле слова, а о так называемых оккультных и эзотерических «уче­ниях», особенно активно развивавшихся с XIV века и причудливо сочетавших в себе мистику и рационализм, элементы язычества и лжетолкований христианства, отголоски религий античной Европы и Древнего Вос­тока и т.п. И на Руси, не знакомой еще с такого рода «веяниями», рассуждения Заккарии-Схарии могли, увы, восприниматься как «новое» понимание мира и человека, «превосходящее» по своим возможностям родное православие...

К прискорбию, это своего рода затмение испытали тогда умы и души людей, принадлежавших к самому верхнему слою государственной и церковной власти... Нельзя не отметить, что еще совсем недавно любые ав­торы «либерального» умонастроения, как правило, стремились «оправдать» еретиков. Но сегодня положе­ние явно изменилось. Так, уже упомянутый «либераль­ный» публицист Андрей Зубов говорит на страницах московского (также «либерального») «Континента», что ересь жидовствующих даже «затруднительно» на зывать «ересью»: «Здесь не столько инакомыслие в сфе­ре христианской веры, сколько полное ее отвержение, неприятие Нового Завета, непризнание Иисуса Месси­ей, убеждение, что единственно авторитетен Ветхий Завет. Иудаизм, смешанный с астрологией и обрывка­ми проникших из ренессансных обществ Запада натур­философских учений...» и т. п. И далее А. Зубов сооб­щает, что ересь «поразила... высшее белое духовенство крупнейших городов Русского царства, монашество, светскую интеллигенцию, придворные сферы, вплоть до самого великого князя и его ближайших сродни­ков». Но, констатируя это, А. Зубов — как, впрочем» и большинство других авторов — явно не отдает себе полного отчета в том, о чем он, собственно, сообщает. Ведь, как уже было показано выше, дело с очевидно­стью шло к тому, что само христианство, 500 лет опре­делявшее судьбу Руси****, должно было превратиться, по сути дела, в «ересь» (!), от которой отказались и великий князь со своим ближайшим окружением, и влия­тельные церковные иерархи... Недостаточно обращает­ся внимание на тот факт, что заведомой еретичкой или, вернее, отступницей от православия была Елена Волошанка — жена (с 1483 года) старшего сына вели­кого князя, наследника престола Ивана Молодого и мать родившегося в конце 1483 года Дмитрия, который после смерти (в 1490 году) отца был провозглашен на­следником престола. Если бы Иван III не переменил своего решения, после его смерти (в 1505 году) на рус­ский престол взошел бы воспитанный Еленой Дмитрий...

Но вернемся к самому феномену ереси. А. Зубов по­лагает, что ее и нельзя назвать ересью, ибо она означа­ла полное отступление от христианства. Не будем за­бывать, что преподобный Иосиф в своих сочинениях говорит не столько об «еретиках», сколько именно об«отступниках».

***** Преподобный Иосиф писал в своем послании Василию III: «Русская великая земля иже пятьсот лет пребысть в православной вере христианстей...» (Послания Иосифа Волоцкого... С. 231).

Но слово «ересь» в своем прямом зна­чении дезориентирует и в другом чрезвычайно сущест­венном отношении. Ведь те ереси, с которыми боро­лась инквизиция в Западной Европе, захватывали обычно только те или иные отдельные слои населения, а на Руси рубежа XV—XVI веков дело шло о еретиче­ском захвате высшей государственной власти и верхов Церкви...

Еретиков как таковых было, очевидно, не столь уж много, но они находились на самых вершинах государ­ственной и даже церковной иерархии, и их воздействие проявлялось в тогдашней русской жизни в целом, — о чем свидетельствовал преподобный Иосиф: «...ныне же и в домех, и на путех, и на торжищих иноци и мирь-стии и вси сомнятся, вси о вере пытают... Поистине, приде отступление» — отступление от Христа

Между тем большинство популярных сочинений, в которых так или иначе характеризуется эта «ересь», внушает абсолютно ложное представление о некоем «кружке» вольнодумцев, погруженных в свои «прогрес­сивные» искания, — кружке, который, мол, так неоп­равданно беспощадно обвиняли «злые» архиепископ Геннадий и игумен Иосиф... Речь же шла о том, чтобы удержать Русь от полного слома ее полутысячедетнего бытия — слома, который, без сомнения, привел бы к катастрофическим последствиям.

Я. С. Лурье в своем новейшем сочинении о «ереси» достаточно объективно характеризует ситуацию 1490-х годов: «Геннадий (Новгородский. — писал ми­трополиту и Собору епископов, что еретическая «беда» началась с приезда Курицына «из Угорские земли» (по дороге в Москву он, возможно, встретился со Схари-ей. — В.К.), что еретики собираются у Курицына, что «он-то у них печальник (покровитель)» и «начальник», «а о государской чести попечения не имеет». Никакого влияния эти заявления не имели, никаких доносов на своего дьяка великий князь не принимал. Мало того: спустя некоторое время обличители ереси смогли убе­диться, что поставленный в 1490 году на митрополию... Зосима им вовсе не союзник. Напротив, вслед за вели­кокняжеским дьяком и митрополит стал покровитель­ствовать... вольнодумцам... В послании суздальскому епископу Нифонту, иерарху, на которого он еще счи­тал возможным надеяться... Иосиф Волоцкий писал, что еретики «не выходят и спят» у митрополита. Но жалобы на митрополита мало помогали... «начальник» еретиков оставался неуязвимым. «Того бо державный во всем послушаше» (ибо его князь во всем слушал­ся), — написал о Федоре Курицыне... Иосиф Волоцкий пятнадцать лет спустя... А в 90-х годах бороться с Ку­рицыным было обличителям и совсем не по силам... Звезда Федора Васильевича и вправду была в зените. Все сношения с иностранными государствами проис­ходили при его участии... В милость попал и брат Фе­дора — Иван-Волк, перенявший у старшего брата его склонность к религиозному свободомыслию и дипломатические таланты».

И уже открыто ставился вопрос: «Не следует ли рус­скому государю вовсе уничтожить монастыри? Расста­новка сил на великокняжеском дворе также не сули­ла, — продолжает Я.С. Лурье, — ничего доброго Иосифу Волоцкому него сторонникам... Дмитрий, сын еретич­ки Елены Стефановны, был объявлен великим кня­зем... В 1494 году противникам митрополита-вольно­думца Зосимы удалось добиться его отставки (она про­изошла как раз в то время, когда Курицын находился за рубежом). Но поставленный на место Зосимы новый митрополит Симон не оправдал надежд врагов ереси. В 1498 году он благословил венчание Дмитрия шапкой Мономаха, а в следующем году... был нанесен удар са­мому... Геннадию Новгородскому: великий князь за­брал у него монастырские и церковные земли. Кури­цын мог надеяться: еще немного, и великий князь осу­ществит церковные (вернее, антицерковные! — В.К.) реформы».

Все это ясно показывает, что длившаяся более полу­тора десятилетий борьба святителя Геннадия и препо­добного Иосифа была поистине героической и вместе с тем подлинно трагедийной, — ибо приходилось, в сущ­ности, бороться со своей собственной государственной властью и собственной церковной иерархией! Говоря об этом противостоянии государству и, ко­нечно, его главе — великому князю, нельзя обойти еще одно «обвинение», которое постоянно предъявляют преподобному Иосифу, — что он-де стремился подчи­нить Церковь государству и даже, мол, добился этого. Как без всяких доказательств заявлял Георгий Федо­тов, «осифляне... работают над укреплением самодер­жавия и добровольно отдают под его попечение... всю Русскую Церковь».

Что касается самого преподобного Иосифа, то по меньшей мере странно видеть в нем ревностного слугу «самодержавия», ибо, будучи в продолжение почти 36 лет (с 1479 по 1515 год) игуменом монастыря, 29 лет из них он находился в достаточно существенном и оче­видном конфликте с «самодержцами» и только семь лет — с 1502 по 1509 год — в союзе с ними. Он испове­довал убеждение, что священство выше царства, и при­меняемое к нему с 1930-х годов вульгаризаторское обо­значение «воинствующий церковник» все же более соответствует истине, нежели причисление его к апо­логетам «самодержавия». Здесь уместно еще раз сослать­ся на работу противника преподобного — Я.С. Лурье, который все же основательно доказывает, что действи­тельными сторонниками неограниченной власти само­держца были как раз главные враги преподобного Ио­сифа — Федор Курицын и Вассиан Патрикеев, кото­рых, по словам Я.С. Лурье, «сближало... стремление провести задуманные преобразования сверху, путем чудодейственного подчинения государственной власти своим планам». Добиться всемерного «укрепления са­модержавия» — именно такова была цель «Курицына, Вассиана и других близких к власти лиц». Этим они, в частности, и «покоряли» Ивана III, а затем и его сына.

Между тем преподобный Иосиф никогда не пытался добиться реальной «близости» к власти (в отличие от Курицыных и Патрикеевых) или хотя бы занять высо кое положение в Церкви. Он все силы отдавал созида­нию своего монастыря — как одного из воплощений священства на земле. Его младший брат Вассиан, как уже сказано, еще при его жизни стал архиепископом Рос­товским, а два племянника — епископами, но нельзя даже представить себе стремление преподобного Иоси­фа подняться по ступеням церковной иерархии; в этом отношении он, несомненно, следовал завету преподоб­ного Сергия, никогда не имевшего намерений оставить свою обитель.

Мне могут, впрочем, возразить, что Георгий Федо­тов в цитированной фразе, обвинил в «капитуляции» перед государством и самодержцами не самого препо­добного, а иосифлян. Однако к верным последователям преподобного Иосифа это также неприменимо. Недоб­рожелатели иосифлян (в том числе и Георгий Федотов) высоко превозносят тех деятелей Церкви, которые са­моотверженно воспротивились введению опричнины Иваном Грозным, но при этом, как ни нелепо, «не за­мечают», кто же именно выступал тогда против царя! В 1542—1563 годах митрополитом был самый допод­линный иосифлянин Макарий, и, как показывает в но­вейшей работе Р.Г. Скрынников, он многократно до­бивался, чтобы власть Ивана Грозного «не приводила к кровавым эксцессам». Сменивший Макария на посту митрополита ближайший его ученик Афанасий пытал­ся продолжать сопротивление, но он не имел авторите­та своего предшественника, и через год царь учредил опричнину. Тогда Афанасий молча сложил с себя сан митрополита и удалился в монастырь. Следующий митрополит, святитель Герман Полев, принадлежал к знаменитой «иосифлянской» семье. И все­го через два дня после своего переезда на митрополи­чий двор он предложил царю уничтожить опричнину и при этом «грозил Страшным судом». Царь отставил не­примиримого иосифлянина, и 25 июля 1566 года ми­трополитом стал игумен Соловецкого монастыря свя­титель Филипп.

---