* * *
* * *
* * *
Пушкин и
Толстой вам не союзники!
29 января 1995 года, выступая в телепрограмме "Итоги", депутат
Государственной думы С. А. Ковалев высказал свое мнение о понятии
"патриотизм". В словарях значение этого термина определяется так: "Любовь к
родине, преданность своему Отечеству". Не буду касаться всех суждений
депутата о патриотизме, но об одном его заявлении нельзя умолчать, ибо речь
идет о достоинстве самого Пушкина, которого депутат попытался отлучить от
патриотизма, утверждая к тому же, что-де патриотом в те времена был не Пушкин,
а шеф жандармов Бенкендорф... Перед нами образчик или поистине вопиющего невежества, или столь
же вопиющей лжи. Чтобы полностью убедиться в этом, достаточно вдуматься в
"записку" Пушкина на имя этого самого Бенкендорфа, составленную
поэтом в 1831 году, в разгар мятежа, разразившегося во входившей тогда в состав
России "автономии" (если воспользоваться этим нынешним термином) —
Царстве Польском.
"С
радостию взялся бы я, — писал поэт, — за редакцию политического и литературного
журнала... Около него соединил бы я писателей с дарованиями... Ныне, когда
справедливое негодование и старая народная вражда, долго растравляемая
завистию, соединила всех нас (имелись в виду близкие Пушкину писатели. — В.К.) против польских мятежников, озлобленная
Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной бешеной клеветою...
Пускай позволят нам, русским писателям, отражать бесстыдные и невежественные
нападки иностранных газет". Бенкендорф не дал чаемого поэтом "позволения": в России,
увы, слишком часто находились на вершинах власти лица, открыто или втайне пресмыкающиеся перед
Западом (в высшей степени характерно, что Бенкендорф позднее выражал полное
согласие с пресловутой книгой французского маркиза де Кюстина "Россия в
1839 году"). Не имея возможности противостоять
"бешеной" клевете Запада в политических статьях, Пушкин все же не мог
промолчать и вскоре создал свои проникновенные патриотические стихотворения
"Клеветникам России" и "Бородинская годовщина",
"адресатами" которых были, по определению поэта,
... вы,
мутители палат,
Легкоязычные
витии,
Вы,
черни бедственный набат,
Клеветники,
враги России...
Пушкину было разрешено напечатать эти стихотворения, но ничтожным тиражом; поэт даже не смог преподнести экземпляры всем близким ему людям... Крупнейший русский мыслитель той эпохи Петр Чаадаев, которого "ленивые и нелюбопытные" (по пушкинскому выражению) "ценители" объявили чуть ли не "антипатриотом" (все они судили о мыслителе только по полемическому введению в одно из чаадаевских сочинений, составляющих в своей совокупности два объемистых тома), писал Пушкину в Петербург 18 сентября 1831 года: "Я только что увидал два ваших стихотворения. Мой друг, никогда еще вы не доставляли мне такого удовольствия. Вот, наконец, вы — национальный поэт... Не могу выразить вам того удовлетворения, которое вы заставили меня испытать... Стихотворение к врагам России в особенности изумительно, это я говорю вам. В нем больше мыслей, чем их было высказано и осуществлено за последние сто лет... Не все держатся здесь (то есть в Москве, о чем еще пойдет речь. — В.К.) моего взгляда, это вы, вероятно, и сами подозреваете; но пусть их говорят, а мы пойдем вперед... Мне хочется сказать: вот, наконец, явился наш Дант..." Стоит еще напомнить, что в том же, 1831 году Пушкин, предприняв долгие и нелегкие хлопоты, в конце концов добился зачисления своего младшего брата поручика Льва Пушкина в полк, сражавшийся с польскими мятежниками; из этого ясно, что патриотизм поэта ни в коей мере не был "словесным"... Подведем итог. Депутат С.А.Ковалев, разумеется, вправе выражать свою позицию и бранить патриотизм. Но пытаться при этом объявить своим "союзником" Пушкина попросту непорядочно. Хорошо известно, что и в пушкинские времена в России имелись — ив немалом количестве — единомышленники нынешнего депутата, о чем и сказал в своем письме к поэту Чаадаев. О них и сам Пушкин позже, в 1834 году, написал: "Грустно было слышать толки московского общества во время последнего польского возмущения. Гадко было видеть бездушного читателя французских газет". Словом, депутат С.А.Ковалев может подыскать себе союзников среди современников Пушкина. Однако найти их будет не так уж легко. Ибо не только Пушкин и Чаадаев, но и близкие им Жуковский, Боратынский, Гоголь, Тютчев и др. никак не могут быть отнесены к союзникам С.А.Ковалева. Что же касается тех, кто был "гадок" Пушкину, Россия за прошедшее с той поры время или забыла их, или поминает, мягко говоря, нелестно... С.А.Ковалев попытался зачислить в свои союзники также и Льва Толстого, заявив, что великий писатель будто бы отверг патриотизм, сочинив известное изречение: "Патриотизм — последнее прибежище негодяя". Перед нами, во-первых, печальное проявление недостаточной культуры, ибо действительно образованные люди (да и просто внимательные читатели сборников "крылатых слов") знают, что сей афоризм принадлежит выдающемуся деятелю английской литературы XVIII века Сэмюэлю Джонсону (он же автор и другого знаменитого изречения: "Благими намерениями вымощен ад"). Но об афоризме Джонсона еще пойдет речь; обратимся к Толстому. В старости автор созданной им в пору творческого расцвета и насквозь проникнутой патриотизмом эпопеи "Война и мир" в самом деле не раз "отрицал" патриотизм. Но его высказывания этого рода можно правильно понять только в свете всей целостности его, толстовского, учения. Между тем, как это ни прискорбно, и единомышленники депутата С. А. Ковалева, и — в равной мере — те или иные патриотически мыслящие люди произвольно вырывают из по-своему грандиозной программы толстовства отдельную, не имеющую первостепенного значения и совершенно непонятную вне целого частицу (так, Толстого осуждал за "антипатриотизм" Валентин Распутин). Учение Толстого представляет собой полное отрицание цивилизации во всех ее проявлениях. В качестве идеала выступает в этом учении "естественная" жизнь природы, где нет никаких общественных установлений и отношений. Толстой отрицал любые формы государственности и церкви, любые гражданские и правовые институты, усматривая в них порабощение истинной сущности человека и народа и нестерпимую фальшь. Конечно, это тотальное отрицание цивилизации было только нравственным императивом, этической утопией. Стремясь быть последовательным, Толстой выступал и против патриотизма — в том числе и против своих собственных патриотических устремлений. Он написал однажды, что "держит в узде" свой патриотизм. Но надо прямо сказать, что в действительности творцу "Войны и мира" это не очень уж удавалось... 20 декабря 1904 года японские войска захватили Порт-Артур, который Россия с 1898 года арендовала (а не захватила) у Китая. Толстой погрузился в тяжелые раздумья и через месяц, 30 января, высказался так: "Мне странно, что у моих сыновей (а эти сыновья — банковские и земские служащие — разделяли господствовавшие тогда либеральные умонастроения.— В.К.) нет
патриотизма. У меня, признаюсь, есть... Падение Порт-Артура мне было больно". 5 февраля Толстой вновь с горечью говорит о сдаче Порт-Артура: "...я вижу молодых людей, которым это нипочем. В наше время этого не было бы. Умереть всем, но не сдать". Итак, Толстого глубоко взволновала та утрата патриотизма, которая к 1905 году была порождена в молодом поколении постоянной революционной и либеральной пропагандой. Эта утрата во многом определила трагедию 1917 года. И если бы Толстой дожил до краха русского государства, он, по всей вероятности, перестал бы стремиться "держать в узде" свой патриотизм...
Ведь даже беззаветный либерал Короленко, много лет неустанно обличавший русский патриотизм, записал 23 июля 1917 года: "Теперь много ошибок уже сознано, и из них главная: непризнание важности "отечества". Загипнотизированные пошлостью расхожего "патриотизма", мы отвергли и всякий патриотизм во имя будущего единого человечества. За это приходится всей России платиться". А всего через три месяца, 1 ноября 1917 года, Короленко возмущался даже и утратой расхожего патриотизма "темной массы". "Большевики, — писал он, — уже так нашкодили эту темную массу на "интернациональный" лад, что слово "родина" действует на нее, как красное сукно на быка".
Следовало бы только Владимиру Галактионовичу не сваливать всю вину на большевиков: его собственная роль в этом "нашколи-вании" была очень и очень значительной, и многие еще и сегодня продолжают его традицию (отвержение патриотизма во имя ценностей "единого человечества"), стараясь не обращать внимания на горестное прозрение Короленко после февральской катастрофы... Но пора вернуться к депутату С.А.Ковалеву. Из вышеизложенного, по-видимому, ясно, что у него не было оснований причислять к своим союзникам Толстого. Да, Лев Николаевич выступал, в частности, и против патриотизма. Но это определялось его учением в целом, которое никак не соответствует "позициям" депутата.
Вообще представители демократической идеологии западного типа, если они ведут себя честно, не могут опираться на Толстого. Именно честно повел себя еще при жизни Толстого демократический Нобелевский комитет, отказавшийся присудить Толстому — величайшему писателю эпохи! — свою широко рекламируемую премию, поскольку убеждения Льва Николаевича были чужды и враждебны западным демократическим идеалам (этот скандинавский комитет также честно отказался тогда присудить премию и самому выдающемуся писателю всей Скандинавии — Хенрику Ибсену — опять-таки из-за его антидемократических, хотя и совсем иных, чем у Толстого, убеждений).
И нынешние демократы в России, если они честны, никак не могут ссылаться на Толстого, для которого главным и чудовищным пороком цивилизации был вовсе не патриотизм (к тому же он, как мы видели, и не смог от него отказаться), а господство частной собственности и порожденный ею политический строй. Поэтому Толстой постоянно утверждал, что в западных странах дело обстоит заведомо хуже, чем в России. В 1905 году он так обращался к Западу: "У нас в России есть надежда, что земля будет освобождена от собственности, а у вас ее нет". Тогда же он говорил по поводу вдохновляемых примером Запада российских реформ, что "переменять монархию на конституцию — это такой же вздор, как если бы предложили вместо православия пашковство или скопчество" (то есть патологические религиозные секты). Словом, негоже С.А.Ковалеву пытаться взять в союзники Льва Николаевича Толстого! В заключение необходимо сказать о едва ли не самом главном. В суждениях депутата С.А.Ковалева и его единомышленников патриотизм явно толкуется как своего рода пережиток, реликт давних времен, сохранившийся, к их прискорбию, чуть ли не в одной только России. Между тем дело обстоит прямо противоположным образом: именно в России сегодня — как и в начале века — патриотизм чрезвычайно ослаблен в сравнении, скажем, с теми же США.
И кризис патриотизма с исключительной яркостью выражается в том, как понимают изречение "Патриотизм — последнее прибежище негодяя". Произнося его с телеэкрана, С. А. Ковалев явно был уверен, что все увидят в этом дискредитацию патриотизма. И, увы, многие понимают это изречение именно так...Сам его автор, Джонсон, в этом ничуть не виноват. Он был убежденным консерватором (членом правого крыла партии тори) и беззаветным патриотом Великобритании. И смысл его афоризма, как говорится, однозначен. Негодяй, то есть субъект, готовый на все ради своих эгоистических вожделений, плюющий на интересы Отечества, оказавшись в безвыходном положении, неожиданно пытается изобразить из себя патриота, кощунственно заявляет о своей мнимой преданности Отечеству. Точно так же на пороге смерти самые безбожные, самые бессовестные людишки нередко вспоминают о Боге, но разве это бросает тень на Него?! И, между прочим, если исходить из логики С.А.Ковалева, следует проклясть не только патриотизм, но и любые "благие намерения", ибо, согласно другому известному афоризму того же Джонсона, ими "вымощен ад"... Словом, насколько же замутненное, даже отравленное сознание надо иметь, чтобы усматривать в изречении Джонсона дискредитацию патриотизма! Да, длительная и разнузданная антипатриотическая обработка умов и душ дала свои результаты. А ведь людям, не поддавшимся оболваниванию, в высшей степени уместно вспоминать точные слова Сэмюэля Джонсона каждый раз, когда на телеэкране в нынешней острой политической ситуации появляются один за другим "деятели", еще вчера оплевывавшие Россию, а теперь, чуя, что их вот-вот уберут с глаз, выдавливающие из себя патриотические фразы. Ибо ведь в самом деле патриотизм — последнее прибежище негодяя.
Из книги В.В. Кожинова «Судьба России: вчера, сегодня, завтра» Москва, Военное Издательство 1997 стр. 94-98
